19.05.2011.

Название: Невидимые ножницы Дьявола — The Davil’s Invisible Scissors
Автор: Сэра Гэмбл
Переводчик: Маrta
Редакция: Subvision
Разрешение на перевод: рассказ переведен с ведома Сэры Гэмбл, право на публикацию получено от ее издателя Сьюзи Брайт эксклюзивно для Supernatural.ru. Размещение в любых других источниках информации не допускается.
От переводчка: рассказ был опубликован в сборнике «Bitten» в 2009 году. Смотрите официальную страницу автора.

Душа не сверкает, как маячок. Она не похожа на нимб, и нет у нее никаких крылышек. Не скрывается душа и внутри вашего сердца. Все, что вы когда-либо слышали о душе — вранье.
Если бы Джину попросили описать человеческую душу, она бы рассказала вам о связке сияющих воздушных шаров, что болтаются в воздухе в паре футов над вашей головой, cкрепленные с вами невидимыми нитями. Конечно, это не нити, а тонкие пучки энергии, и если вы особенный, то, возможно, иногда их чувствуете — нити тянутся от солнечного сплетения.
Для окружающих Джина — заскучавший секретарь-референт с чертовщинкой в глазах и с какой-то неведомой печальной историей. Она — единственная женщина в баре, а может, и во всем Лос-Анджелесе, которая носит чулки со стрелкой. На Джине шелковая блузка с длинным рукавом, узкая юбка-карандаш и черные лодочки. У Джины губы ангелочка, волосы цвета «черный георгин» и чуть  кривоватые зубы, отчего вам хочется ей доверять. Иногда она дополняет образ простеньким золотым крестиком, но это срабатывает разве что на парнях со среднего Запада. А местные, хоть и выходцы из протестантских или еврейских семей, все сплошь неверующие, ну или немного буддисты. Заинтересовать их могут лишь серьезные деньги или участливый взгляд, а про Бога они вспоминают, только когда ожидают результатов теста.
Впрочем, Джине это на руку. С городскими парнями легче, хотя, на первый взгляд,  может показаться обратное. Со стороны они выглядят неприступными, и кажется, что через их панцирь будет труднее пробиться, но дело в том, что семьи их далеко, и они ужасно одиноки, или, к примеру, недавно потерпели фиаско на личном или карьерном фронте. Вы, наверное, слышали, как говорят: «Никому не доверяй в Лос-Анджелесе». Не стоит преувеличивать, все не так уж и плохо, однако мужчины все же удивляются, когда в этом изысканном баре с дорогой мебелью и дизайнерскими бокалами вдруг обнаруживают женщину вроде Джины. Которая не смотрит на тебя оценивающим взглядом и не поглядывает на входную дверь. Не просто ждет подходящего момента, чтобы вклиниться в разговор с рассказом о себе, нет — Джина на самом деле внимательно тебя слушает.
Она слушает с завороженным видом, и глаза мужчин широко распахиваются как у доверчивого ребенка. Они дышат чаще, склоняются ближе, переходят на шепот, но Джина даже не отстраняется! И тогда, потрясенные, они открывают душу.
Вы полагаете, что это метафора для слова «уязвимость», однако это реальный факт. Двери, которые никто не замечает, и о которых, скорее всего, и не подозревают, спрятаны в нашей груди. Конечно, они скрыты от наших с вами глаз, и если вы спросите Джину, на что похожи эти двери, то она ответит — бывает по-разному. Одни состоят из плоти и действительно напоминают двери. Другие похожи на антикварную резную мебель. Как-то раз Джина видела дверь из двух половинок, которые раскрывались как крылья птеродактиля. Она понятия не имеет, что все это значит, и как форма личных дверей связана с кармой или генетикой человека. И вообще, какая разница, мистика Джину не волнует. Она сидит и слушает, и ждет, пока двери не распахнутся.
Теперь настает подходящий момент, чтобы пояснить вам, что Джина на самом деле не секретарь-референт. Джина — демон.
Между ее грудей спускается тонкая серебряная цепочка, на которой висят невидимые, острые как бритва ножницы. Она ощущает их на коже — форму, вес, тепло металла. Этими ножницами Джина разрезает энергетические нити, о которых мы говорили выше. Как только двери души у жертвы широко распахиваются, она тянется за ножницами и продевает большой и указательный пальцы в кольца. И тогда время замирает. Стихают  звуки, и все застывает, словно снимок, сделанный папарацци.
Джину это замораживание слегка пугает: такое чувство, словно к твоим ушам прижали подушки. И потому она старается действовать быстро.
Проникнув в дверь, Джина подцепляет одну из сверкающих нитей, раскрывает ножницы — клик, и одна виноградина, один яркий шарик вырывается из связки шаров.

Очередное задание — небритый парень лет сорока в костюме за три тысячи долларов. Он потягивает виски и закусывает его помидорами с моцареллой. Вид у парня несчастный, и Джина думает, что он будет слишком легкой добычей.
Она встает с высокого табурета, медленно оправляет юбку и, подняв взгляд, замечает, как Небритый отводит глаза в сторону. Наклонившись через барную стойку, она преувеличено громко спрашивает, как пройти в дамскую комнату. Бармен кивает в сторону дверей с дымчатым стеклом, и Джина, не торопясь, пересекает зал.
Створки двери подаются тяжело, и Джина вспоминает, что двери души ее последнего клиента были такие же неповоротливые. Высокий, спортивный парень. С ним не нужно было трахаться — чаще всего, ни с кем не нужно трахаться, чтобы заставить раскрыться, — однако Джина парня побаловала, потому что тот был особенно красив.
Она пригласила его в свою квартиру. Парень рассказывал истории из своего детства, кажется, о том, как он впервые попал в футбол, и как родители обратили на него внимание, стоило ему выиграть. У Джины было стойкое ощущение, что парню нужен не секс, а психоаналитик, и если бы он посетил специалиста, то вряд ли отправился бы домой к незнакомой женщине, чтобы лишиться там части своей души.
Раздевала его Джина неторопливо, проводя ладонями по рельефным мускулам рук, гладкой коже пресса, стараясь не обращать внимания на покачивающиеся двери души с полупрозрачным стеклом, готовые вот-вот раскрыться от единого ее слова. Джина ждала, избегая смотреть парню в глаза, пока он не очутится внутри нее. Она заставила его потрудиться, и парень, притянув Джину к себе, уже умолял поцеловать, умолял, чтобы она взяла его. Что она, собственно, и сделала.

К дамской комнате ведет узкий коридор, на стенах которого развешаны изысканные светильники, украшенные живыми орхидеями. Джина неожиданно понимает, что ей не нравится этот бар. Вся эта претензия на роскошь, зловоние денег, бездушные разговоры о сексе. Бездушие, в буквальном смысле этого слова. Сколько раз, бывало, она заигрывала с парнем, жала на его кнопки, прокладывала дорогу к его душе, ожидала, пока двери, дрогнув, подадутся — и все ради того, чтобы найти там обрывки нитей, вместо пышного букета ее взору представали несколько жалких шариков. А незнакомец в это время глазел на нее и победно размышлял, что, считай, заработал минет от самой горячей штучки в баре, и какая она классная, живая и настоящая, она действительно его слушает, и может, у них что-нибудь получится, может, он ее полюбит, и она его спасет. Наивный, он даже не догадывался, что Джина — всего лишь последняя в длинной череде демонов, которые  подкрадывались к нему в офисе, в тренажерном зале, на пляже. Дружелюбный продавец со слишком выгодным предложением; начальник, участливый, как отец родной;  доверчивые большеглазые девушки. И скоро ничего не останется, ни одного воздушного шарика. И что тогда? Наверное, потом парня ждет ад. Но перед этим он будет стремительно скатываться вниз по спирали: непреодолимая тяга напиться, бессонница или ночные кошмары, желание крутануть руль на встречную полосу, неожиданный всплеск насилия, о котором потом расскажут в новостях.
Да, то, чем она занимается — некрасиво, Джина это понимает. Иногда за бутылкой пива с другим демоном Джина изливает душу и доказывает, что таким образом они поддерживают баланс во вселенной, выбраковывая слабых, однако на трезвую голову она понимает, что все это чушь — знает она прекрасно, что делает. Ведь она демон.
Демоны придерживаются строгих правил по определенным причинам. Босс Джины холодный и расчетливый, педантичный и спокойный, непреклонный и, плюс ко всему прочему, чрезвычайно успешный. Кара его справедлива и неотвратима, иначе он не достиг бы столь высокого уровня карьерной лестницы. Именно быстрой расправой он и был известен на просторах вселенной. Что касается личных отношений Джины с боссом, то она встречалась с ним лишь дважды, чему была безмерно рада. Получать задания через текстовые сообщения ее вполне устраивало.

Джина толкает дверь по правую руку, но это не туалет, это банкетный зал, полный грязной посуды и смятых салфеток — следов недавней вечеринки. Остатки торта, застывшие лужицы оплавленных свечей. Джина смотрит на всю эту картину, не в силах оторваться.
Наверное, сейчас подходящий момент, чтобы пояснить, что появилась Джина на свет человеком, так же, как и мы с вами. И что сегодня день ее рождения.
Джина старается не вспоминать об этом. Несмотря на то, что у нее по-прежнему  человеческое тело, которое нужно кормить и одевать, а еще увлажнять и отшелушивать кожу, Джина полагает, что человеческие дни рождения для демона ничего не значат.
Джина выходит из банкетного зала и возвращается в бар. Все равно туалет ей был не нужен, просто хотелось привлечь внимание Небритого.
Небритый сидит там же, где его и оставила Джина, пьет виски, нервно теребя  салфетку. Каждой клеточкой тела Джине не хочется отрезать душу этого парня. Как правило, она оживляется, принимаясь за очередную жертву, потому что она настолько наловчилась управляться с ножницами, что это уже не просто технический процесс, а, скорее, искусство. Джине льстит мысль, что она профи, и что босс ею доволен. И по этой причине остается на приличном расстоянии.
Вам, наверное, любопытно, как могла такая хорошая девушка превратиться в демона? Мы к этому еще вернемся, но вначале позвольте рассказать, что произошло дальше.
Решив покончить с Небритым, Джина направляется к нему через зал, но вдруг замечает в дальнем углу мужчину, одетого в джинсы и застиранную рубашку «Хенли». Он сидит и что-то царапает в блокноте. В стакане у его локтя лед, покрытый янтарной жидкостью, на лице — грустное и одновременно решительное выражение.
Что-то в этом человеке заставляет Джину сбавить шаг. Ей кажется, что она видела его прежде, в этом самом баре, и что он точно так же сидел и что-то писал. Она замечает, что незнакомец — левша, и что у него дешевая короткая стрижка, а под глазом — след от синяка, хотя в целом лицо не тронуто.
Интересно, сколько ему лет, сорок? Сорок два? И что он пишет? Он писатель или, может, один из тех несчастных, кто пытается таким образом избавиться хоть от части душевного груза? И отчего он выбрал этот пафосный бар, который таких посетителей не заслуживает? А потом она смотрит на его полную нижнюю губу, которую было бы так здорово прикусить, и ее мысли утекают в низ живота.
Однако, остановив поток мыслей, Джина уговаривает себя, что просто устала, и потому теряет контроль. Подобные парни ее не интересуют, просто вечер выдался тяжелый.
Но в это время незнакомец поднимает взгляд, глаза их встречаются, и грудь Джины словно стягивает обручем, выжимая из легких воздух. Парень тоже слегка вздрагивает, как будто узнал ее, Джина всегда чувствует такой момент — похоже на прикосновение к оголенному проводу.
Этот одинокий и потрепанный с виду незнакомец вдруг совпал с ней, словно ее вторая половинка, Джина видит это с предельной ясностью, как на застывшей картинке, когда она замораживает время и пространство дьявольскими ножницами.
Тут же холодный разум демона, возобладав над человеческим, командует: а ну, возьми себя в руки! Что бы ты сейчас не вообразила — это просто усталость. Слишком много клацала ножницами, сто лет без спа-салона, да еще так некстати вспомнился день рождения. Какое тебе дело до грустного типа в старой рубашке и с глазами цвета меда? Он ничто, он человек, просто какой-то парень.
Грустный тоже, похоже, смущен и даже немного испуган своей реакцией. Он отводит глаза в сторону, споря с собой бесконечные несколько секунд, прежде чем снова поднять взгляд.
Впервые за свою демоническую жизнь Джине приходит в голову мысль — а не свалить ли с задания? Нет, не завалить задание, а просто, скажем, взять отсрочку. Пройти в угол зала, к дивану, присесть и сказать… что же ей сказать? Она понятия не имеет, как ведут себя демоны не на задании. Флиртовать — слишком плоско, это для обработки душ. Джине просто хочется подобраться к нему поближе, разглядеть получше. Взглянуть одним глазком. Пять минут, не больше. А Небритый подождет.
Грустный опять смотрит на нее, теперь настороженно, хотя между ними и проскочила какая-то искра. Джина, решив действовать не по демонским правилам, ощущает почти человеческое смущение, улыбается, чтобы скрыть это, затем думает, что зря улыбнулась. Грустный наблюдает за ней с любопытством, не отводя взгляд.
Я могу сделать этого парня, а потом примусь за Небритого, оправдывается перед собой Джина. Будем считать, что Грустный — моя работа. Да, я просто сделаю свою работу. Ей даже не терпится воспользоваться ножницами, однако она прекрасно понимает — Грустного так просто не возьмешь. Ну, тогда, тем более, хватит думать о Грустном. И все же Джина не может отвести от него взгляд. Такое впечатление, что он не раз праздновал свой день рождения в одиночестве.
Она подходит к Грустному и говорит первое, что приходит в голову: «Кто тебе фонарь поставил?» Парень смущенно улыбается и отвечает: «Иногда понимаешь, что плохая идея, а все равно делаешь. Разве с тобой такого не случалось?»

На время прервемся, чтобы рассказать, как Джина стала демоном. Это объяснит то, что произойдет в дальнейшем между ней и Грустным, которого зовут Мэтт Вильям Робинсон. Выяснится, что он — «литературный негр», и в душе у него невыносимая тоска. И что он — величайший провал в ее жизни.
Джина росла обычной девочкой, ничего выдающегося. Под словом «выдающийся» мы имеем в виду человеческие качества, но если говорить в целом, то да, Джина была намного выше среднего: с юных лет она была чрезвычайно красива.
Грудь у нее выросла в двенадцать, и вот тогда начались настоящие проблемы. Мужчины и парни (зло чуть поменьше). Ленивые взгляды, дурацкие намеки. Никто из них особенно не интересовал Джину, точно так же, как робкая газель не интересуется голодным львом — Джина росла тихой книжной девочкой.
И вот однажды с Джиной произошла неприятность. Такое случается гораздо чаще, чем вы можете себе представить. На выходных она с компанией отправилась на пикник. Джине исполнилось шестнадцать, и к тому времени она придумала носить плотный черный корсет, чтобы отражать наступление. Но дело в том, что практиковалась Джина на ровесниках, а поход был организован взрослыми, их отцами. С одним из взрослых Джина и пошла в лес за грибом-трутовиком. Потом она никому не рассказала, что произошло, поэтому и мы умолчим, однако догадаться нетрудно.
Говорят, дьявол умеет выбрать момент, и это правда. Дьявол подкараулил Джину в следующий понедельник, когда она в одиночестве, с трудом скрывая отчаяние,  возвращалась домой из школы. В ее теле еще таилась боль, а на душе навсегда осталась рана. Джине казалось, она умирает.
Он вышел из черной машины, припаркованной на углу, прекрасный и ужасный одновременно, похожий на немецкого нациста из фильма. Красивые серебристо-белые волосы, высокий лоб. Он смотрел на Джину заинтересованно и в то же время с равнодушием.
Теперь-то Джина понимает: у нее не было ни единого шанса. Доводы будущего босса были вескими и неоспоримыми. Все эти разговоры о том, что у вас есть свобода выбора на перекрестке — чушь. У дьявола идеальный расчет, и приходит он именно тогда, когда вы готовы ответить «да».
Он не торопился подойти к ней, как бы давая понять, что ее никто не принуждает. Однако было ясно, что пришел он сюда ради нее. Он ждал. И Джина спросила: «Кто вы?». Неделю назад она бы просто убежала, но теперь ей терять было нечего.
Дьявол сказал: «Я здесь, чтобы помочь тебе».
«Помочь в чем?»
«Отомстить».
И Джина села к нему в машину. Сиденья были мягкие, кожаные. Он потянулся через ее колени, не прикасаясь, открыл отделение для перчаток. Руки у него были такие бледные и гладкие, словно стеклянные. Ощущение у Джины было не из приятных. Он достал поднос, прикрытый белой салфеткой. Джину взяло любопытство. Он смотрел на нее, ожидая ответа. Джина все понимала, и ей было наплевать. Она кивнула: «да».
Когда она вновь посмотрела на поднос, там лежали серебряные ножницы.

Уже больше часа Джина и Мэтт болтают и пьют неразбавленный виски. Причина его грусти — в одиночестве, понимает Джина. А еще у него способность видеть людей насквозь. Такой талант, признается Мэтт, приносит одни неприятности. Да, она напивается, и да, день у нее не задался, но все равно, Джине нравится этот опасный эксперимент — подпустить к себе Мэтта Вильяма Робинсона поближе, так, ненадолго. Просто полюбопытствовать, что же он за субъект, а потом вернуться к работе.
Она пересаживается к нему на диван, почти поверив собственным словам: Мэтт будет бонусом на сегодняшний вечер, она легко сделает его и Небритого одной левой. Джине и прежде такое удавалось. Как-то раз — трое за вечер, в этом самом баре между девятью вечера и часом ночи. В тот день, вернувшись домой, она обнаружила на пороге букет роз от босса.
Впервые в жизни Джина испытывает то же, что ее клиенты, когда она их выслушивает. Мэтт смотрит на нее немигающим взглядом, щуря глаза каждый раз, когда она пожимает плечами. Он не дает ей ни единого повода смолкнуть и не требует от нее сведений о том, откуда она родом и чем зарабатывает на жизнь — Джина все равно бы наговорила ему заготовленную легенду. Нет, он хочет знать ее мнение и мысли. Об этом  баре и о бармене, о последней книге, которую прочла — оказывается, Мэтт ее тоже читал. Даже о Небритом, который вдруг рассмеялся преувеличенно громко и тем привлек внимание Мэтта. Он слушает с благодарным выражением, словно говорит: «Хочу узнать тебя поближе» или «Откуда ты взялась? Ты необыкновенная». К чести Мэтта, он отпускает лишь короткие, сухие замечания. Бар для него такое же рабочее место, как и для Джины. Мэтт приходит сюда писать, потому что его забавляет помпезность этого заведения, и ему лучше работается под монотонный гул и под рюмочку-другую. И еще потому, что книга, на которую он батрачит, выходит от этого лучше.
Джина говорит и говорит, а сама смотрит на руки Мэтта — крупные, грубоватые пальцы парня, который привык сам выполнять работу по дому и во дворе, чинить и мастерить. Как хорошо и просто живется Мэтту в его теле, мелькает у Джины мысль. В этом городе мужчин волнует либо верхний, либо нижний мозг. Остальное они игнорируют, а в лучшем случае — контролируют и обустраивают на манер магазинной витрины.
Мэтт начинает первым. Дотянувшись через стол, он поправляет Джине воротник шелковой блузки. Проводит пальцем по подбородку. Не произнеся ни слова, Мэтт говорит, что она прекрасна. Разве хоть один мужчина за всю жизнь обращался с Джиной подобным образом? Как с живым человеком, как с целым миром, который открылся перед ним. Как с чем-то большим, чем просто способ приятно провести время. И разве после этого Джина могла устоять и не пригласить Мэтта в пустой банкетный зал, чтобы трахнуть его там немедленно?
Именно Джина озвучивает идею, когда замечает, что от слов они постепенно переходят к делу. Мэтт отвечает на ее предложение игривой усмешкой и спрашивает — может, пойдем куда-нибудь? Джина переводит взгляд на Небритого: тот болтает с какой-то дамой средних лет — так себе, ничего особенного.
Джина не может оставить этот бар. Она знает — ей нельзя уходить отсюда.
Вы спросите, отчего бы Джине просто не сбежать, раз уж она решила забросить работу на сегодня и вместо этого испробовать непреодолимо влекущее тело Мэтта? Все дело в ножницах.
Лет пять назад Джина пыталась их снять. Ей досталась легкая добыча, флиртуя, она распахнула двери души парня, похожие на скрипучие ставни, и тогда Джина увидела там один-единственный красный шарик. Всего один. Джина никогда не делала этого прежде — не срезала последний шар души. Никогда не нажимала на спусковой крючок.
Из теории это вдруг превратилось в реальность, и Джина поняла: ей совершенно не нравится то, чем она занимается. Впервые она стала со страхом бродить по новостным сайтам, боясь наткнуться на фотографию того парня в статье. Как-то вечером, неделю спустя, она собиралась свернуть со скоростного шоссе, но на съезде замаячили красным предупреждающие огни заграждения. Добравшись, наконец, в центр, она включила радио и выяснила, что автострада была перекрыта из-за самоубийства. Для Джины достаточно было услышать, что спрыгнувший с эстакады был мужчиной. Выключив радио, Джина остановилась у обочины. Конечно, Скрипучие Ставни (она не сомневалась, что самоубийца именно он) был дерьмом при жизни, и едва столкнувшись с ним баре, она сразу почуяла от него душок человека, который способен накачать девушку наркотиками, чтобы трахнуть, или бросить обдолбанного дружка подыхать в туалете на полу. Столько раз ему давали шанс, однако парень продолжал раздавать с душу по частям.
Джина понимала — без Скрипучей Калитки мир станет лучше, парень  определенно заслужил смерть, и все равно Джине казалось, что от нее так и разит этим дерьмом.
Потянувшись к вороту блузки, она достала ножницы. Звенья тончайшей серебряной цепи защекотали сзади шею. Джина осторожно взялась за ножницы, и цепь растянулась наподобие ремня безопасности. И тогда, впервые с того момента, как надела цепь, Джина попыталась ее снять.
Цепь моментально затянулась на шее, и ножницы закачались под подбородком. Черт, они не снимались. Джина была женщиной неглупой и не стала пробовать дважды.
Но чтобы окончательно удовлетворить любопытство, она подождала, пока цепь, вернувшись к прежнему размеру, спустится на грудь, потом снова медленно оттянула ножницы и воткнула их в грудь что есть силы.
Наверное, вы догадались — и царапины на коже не осталось. Слышали когда-нибудь фразу «уговор есть уговор»? Случай с Джиной — яркий пример.
Тогда Джина стала исследовать границы дозволенного. Однажды она решила покинуть бар, не выполнив задания, но стоило переступить порог, и ножницы, сверкнув, стали нагреваться. Все сильнее и сильнее, до тех пор, пока она, не выдержав жара, не повернула внутрь. Предприняв более серьезную попытку, Джина покрылась нешуточными волдырями, и тем же вечером, вернувшись домой, обнаружила в квартире своего бледнокожего босса. В разговоре тот ни разу не упомянул ее новые преступные тенденции, но это было и ни к чему — Джина вернулась в строй, как игрушечный солдатик. Демон Джина, как и Джина человек когда-то, была послушной девочкой.

В общем, если заниматься сексом с Мэттом, то здесь и сейчас. К счастью, Джина вовремя вспоминает о пустующем банкетном зале.
Мэтт с радостью убеждается, что дверь в зал можно запереть на замок. Он смущенно улыбается и признается, что не делал такого со времен колледжа. Джина снимает туфли, и Мэтт, взяв ее лицо в ладони, прижимает ее к стене.
Он быстро заводится, Джина чувствует его горячее тело даже через слои одежды. Мэтт русоволосый, такие быстро краснеют, вот и сейчас он покраснел. Он смотрит на нее пристально, и снова Джина замечает в его взгляде непонятную грусть, прежде чем Мэтт отводит взгляд. Он прижимается губами к ее шее, бормочет в ее волосы что-то вроде: «Кто ты, прекрасная незнакомка?» Удивленно усмехается, пока она расстегивает пряжку на его ремне, дергает вниз молнию.
Мэтт проделывает фантастическую работу с множеством пуговиц на блузке, и, наконец, распахивает ее. Кожи Джины касается холодный воздух, а потом его горячие ладони. Мэтт издает довольный возглас, обнаружив, что застежка на бюстгальтере спереди.
Он говорит Джине, что на вкус она хороша. Как вино и прохладный бриз на ночном пляже, и как что-то еще — он выяснит по ходу дела.
Тут и начинаются проблемы. Джина не в курсе, что в этот самый момент Небритый и смазливая дама средних лет достигают взаимопонимания. Небритый берется за бумажник, встает и направляется к стойке бара — оплатить счет.
Мэтт побеждает в сражении с узкой юбкой Джины. Она хихикает, захмелевшая от нахлынувшего желания и ощущения свободы. Джине ужасно хочется увидеть член Мэтта, такого с ней прежде не случалось, наконец, она добирается до него и строгим голосом приказывает Мэтту снять штаны. Тот смеется.
Вот тогда невидимые ножницы и начинают вибрировать. Вначале едва слышно, но Джина все равно замечает. Она понимает, что это намек. «Нужно поторопиться, — шепчет она Мэтту, и тот пожимает плечами с видом «Да как скажешь», поднимает ее за бедра и укладывает на стол. Джина смахивает в сторону салфетки и тарелки из-под торта. Мэтт, прикусив ей мочку уха, говорит: «Хочешь побыстрее? Потом жалеть будешь». Она смеется в ответ. Ножницы дрожат ощутимее, и неожиданно Джина понимает, что их вибрацию не только можно вынести — это еще и приятно, усиливает остроту чувств. Нет, ножницы не будут проблемой. Сегодня день ее рождения, с ней обязательно должно произойти какое-нибудь чудо.
Став у края стола, Мэтт подтягивает ее к себе, Джина обхватывает его ногами. Лизнув ей сосок, Мэтт спохватывается: «О, прости, кажется, ты просила, чтобы я поторопился?»
Оставшаяся одежда Джины, включая чулки — пережиток прошлого, летит на пол. Рубашку Мэтт не снял, и Джине так даже спокойнее, нет ощущения, что она совсем голая в банкетном зале этого шикарного бара, где за мутными стеклами дверей снуют тени официантов. Бедрами она чувствует, насколько горяча кожа Мэтта, и ей даже не по себе. Но скоро это будет самой меньшей из ее проблем, потому что в данный момент Небритый покидает бар.
Мэтт говорит: «У меня ничего нет», наверное, намекая на презерватив, и это замечание останавливает ее. Она начинает: «Ну… мы должны доверять друг другу», и вдруг обрывается на полуслове от неожиданной обжигающей боли: невидимые ножницы. Джина схватывает ртом воздух, но тут же Мэтт входит в нее, довольно охнув. Он двигается в ней, и Джина приподнимается, хватает его за плечи, покачиваясь: хорошо, так хорошо, что она забывает о жжении. Однако боль нарастает, ничего, кроме боли, и следом скольжение внутри, и это ощущение перекрывает боль. Наслаждение и боль будто  танцуют танго. Мэтт стонет: «Ты восхитительная, необыкновенная» и стягивает рубашку, чтобы прижаться к Джине всем телом. Он не сводит с нее глаз, и во взгляде его — откровенное восхищение, и печаль, и понимание, что им слишком хорошо, а все хорошее когда-нибудь заканчивается.
Конечно, Мэтт не видит, что происходит: ножницы, раскалившись докрасна, медленно погружаются в тело Джины. Она буквально слепнет от дикой боли. Интересно, дойдут ли ножницы до самого сердца? Представив, как этот красный комок рассекается пополам, Джина начинает всхлипывать и не может остановиться.
Но каким-то непостижимым образом в ее теле переплетаются ощущения, словно в руках волшебного жонглера, и Джина продолжает чувствовать в себе Мэтта, его тепло внутри, движения, что становятся резче, сильнее, лучше и лучше. Испугавшись, что сейчас закричит, Джина сдерживает дыхание, вцепившись в Мэтта. Она боится, что не вынесет, вернее, не вынесет, если отпустит его.
Наконец, Джина сдается. Она демон, но плоть у нее человеческая. Прекратив сопротивляться, она отдается ощущениям — жар невидимых ножниц, сильные движения Мэтта, что затрагивают самые кончики нервов. Грубоватые ладони Мэтта на ее щеках, его дыхание вкуса меда и виски, лоб, вжавшийся в ее лоб. Тело Джины дрожит в агонии. И она вот-вот кончит.
Мэтт что-то шепчет ей, Джина дрожит еще сильнее, слезы катятся по ее лицу, ножницы врезаются глубже. Интересно, она сейчас умрет? Так странно, ведь Мэтт —  обычный человек, он ничего не видит, и не знает, что происходит с ее сердцем. Он понятия не имеет, что Джина сейчас с ним и одновременно — в аду. И только тут она разбирает, что шепчет Мэтт: «Все хорошо, Джина, все хорошо. Все будет хорошо». Он притягивает ее к себе, раскаленные ножницы — между их телами, и когда лезвие впивается ей в ребра, тело Джины содрогается, но Мэтт крепко зажимает ей рот ладонью, заглушая ее пронзительный крик: «Ничего, ничего, вот так, все будет хорошо».
Джина открывает глаза и видит, что двери души Мэтта широко распахнуты, но они не деревянные, не стеклянные и не из плоти — они лучатся светом.
Боль уходит. Джина лежит на банкетном столе, а Мэтт стоит, нависнув над ней на руках, и наблюдает. Он замер. Он ждет, когда Джина поймет.
«Что ты сделал?» — спрашивает она.
Мэтт сочувственно улыбается. На вид он обычный парень, взмокший и помятый после бурного секса.
Джина резко садится, кладя ладонь на грудь.
«Верни их мне».
«Ты ведь сама этого не хочешь».
«Если не отдашь, он убьет меня».
«Джина, я сделал тебе одолжение».
Она смотрит на Мэтта во все глаза, ждет, что же будет дальше. И вдруг немеет от догадки.
Мэтт касается ее щеки кончиками пальцев, и Джина забывает, как двигаться. Он по-прежнему прекрасен, и Джина решает запомнить хорошенько его лицо, потому что очень скоро ей понадобятся прекрасные воспоминания. Она говорит: «Поздравь меня, сегодня день моего рождения».
Мэтт удивленно смотрит на нее.
«С днем рождения, красавица».
Джина отводит взгляд, пока Мэтт одевается. Все тело ее ноет, отяжелевшее и разгоряченное. Джина слышала подобные истории, точно так же, как слышали и мы с вами, и вместе с нами, наверное, пропускала мимо ушей, слабо веря во всякие религиозные сказки. Однако теперь Джина понимает, что в некоторые истории стоило поверить. Особенно в те, которые рассказывают, как можно снова заработать ножницы. Если она захочет.
Когда она поднимает взгляд, Мэтта уже нет. Джина знает, кто ждет ее по возвращении домой — босс. Можно смело одеваться и ехать в Санта-Монику навстречу судьбе.
Но только воздух здесь, в банкетном зале, все еще пахнет Мэттом и его дыханием. Аромат их разгоряченных тел, а еще хорошего виски и шоколадного торта под праздничные тосты. Где-то в воздухе витает невидимая гарь от ножниц, прожигавших ее насквозь и невидимый дым от свечей, выгоревших на торте в честь дня рождения. Воздух полон добрых пожеланий. Возможно, некоторые из них исполнятся.
Джина откидывается на спину на столе, подложив руку под голову и скрещивая ноги, не торопясь одеваться. Пусть Дьявол приходит, она готова.