08.02.2010.

Название: Голем /Clay Man
Автор: Сэра Гэмбл
Перевод: Marta
Бета: Subvision, Verutzi
Разрешение на перевод получено у автора
Аннотация: Все поклонники сериала знают Сэру Гэмбл как одного из лучших сценаристов. Её эпизоды буквально забираются под кожу,  нарезают мозг зрителей бензопилой, причем медленно и тонкими ломтиками. Такая уж эта женщина, непредсказуемая. Писательское творчество Сэры — еще одно тому подтверждение. Наверняка не все её поклонники (как и «Сверхъестественного») знают, что Гэмбл пишет удивительные, берущие за душу рассказы, печатается в различных сборниках, выходящих в свет в США. Мы бы хотели познакомить вас с одной из лучших её историй. Рассказ «Clay Man» был включен в сборник «Best American Erotica 2006», изданный под редакцией Сьюзи Брайт.
Для тех, кто уже ознакомился с переводом (и просто для поклонников её творчества), будет любопытно прочесть интервью, которое сценаристка «Сверхъестественного» дала Сьюзи Брайт, редактору и издателю сборников рассказов «Лучшая Эротика Америки», выпускающихся ежегодно. Оригинал интервью вы можете найти здесь. Сэра объясняет некоторые моменты в рассказе, делится своими взглядами и мыслями по поводу отношений между мужчиной и женщиной, говорит о личном жизненном опыте. Надеемся, и рассказ, и интервью станут весьма актуальным подарком посетительницам нашего сайта. Читайте здесь перевод интервью от Subvision. Поверьте, не пожалеете, но вначале — рассказ.
Напоминаем, что разрешение на публикацию перевода «Clay Man» дано сайту Supernatural Russia, личная просьба Сэры Гэмбл — не публиковать в других источниках и, тем более, в печатных изданиях.

***

Я не могу войти, потому что с другой стороны под дверью сидит глиняный человек. Он плачет. Слышно, как он громко хлюпает носом, и к моим ногам из-под двери медленно вытекает лужа раскисшей глины. Я колочу в дверь. Он колотит в ответ, раздаются удары тяжелого кулака, и я слышу, как липнет к двери мокрая глина.

Я изготовила его по рецепту, который обнаружила на прошлой неделе в одной старинной легенде. У меня был выходной, я сидела в кафе при книжном магазине и перелистывала книги, которые оставили после себя посетители. Так я и наткнулась на историю о Големе. Я отправилась в магазин для художников и купила две сотни фунтов гончарной глины.

Разложив газетные страницы «Лос-Анджелес Уикли» на деревянном полу гостиной, я проткнула ножницами первую картонную коробку с глиной, и тут зазвонил телефон.

— Какого черта, ты что делаешь? — шипит в трубку моя сестра.

— Ничего.

— Врешь.

А потом я вспомнила, что на этой неделе бросила колледж — видимо, новость докатилась до нее в Нью-Йорк.

— Это не для меня, — говорю я, высвобождая из вощеной бумаги  отдающий плесенью шмат глины.

— А как же… всё? О чем ты только думала?

— У меня есть работа, дался мне их диплом. Все эти степени — такая чушь.

— Ты рассуждаешь, как ребенок, — цедит она, я так и вижу, как она выговаривает мне с зажатой в зубах сигаретой. Слышу клик ее винтажной «Зиппо», затем следует резкая сердитая затяжка.

— А я сказала родителям, что ты бросила курить.

— Речь не о моем курении, а о том, что ты лишаешь себя шанса вырваться из унылого вырождающегося среднего класса. И этому нет оправданий. Нечем тебе крыть. Давай-ка, приезжай ко мне.

Виктория — ассистент профессора на юридической кафедре Нью-Йоркского Университета, ведет курс криминальной психологии для адвокатов. Именно так, — Виктория, ни в коем случае не Вики.

— Вики, я не хочу быть адвокатом.

Она повесила трубку. Я ткнула ножницами во второй пакет, и из дыры в картоне показалась влажная красноватая глина.

Когда мне было двенадцать, я решила, что, наверное, стану ведьмой. Не как на  Хэллоуин, нет, по-настоящему. Вступлю в викканское братство, буду делать волшебные палочки из лозы, курить благовония и поклоняться земле. Я не собиралась никого убивать или наколдовывать плохое. Я хотела стать доброй ведьмой и использовать силы добра на благородные цели, например, добыть себе симпатичного бойфренда.

Мы — евреи. Скорее всего, это был мой протест против Бат Мицвы, строгих синагогских платьев, бесконечных напоминаний о гонениях на наш народ и о том, что я всегда буду еврейкой и потому обязана принять, так или иначе, наследие моих предков, умерших ужасной смертью и пострадавших ради меня. Я тогда и понятия не имела, что одни из самых древних колдунов — евреи.

Голем — еще одна страница из истории гонений на наш народ. Когда в одной деревне совсем житья не стало от погромов, местный раввин решил создать из глины эдакого Франкенштейна. Из всего рассказа в душу мне запали две вещи: факт, что этот, по сути, святой человек был на самом деле колдуном, и еще та часть легенды, где подробно описывался рецепт создания Голема.

У меня более сорока кулинарных книг. Я редко готовлю, но когда делаю это — навыки дают о себе знать. Я могу приготовить семислойный тирамису, пропитанный в меру. Я знаю, сколько секунд положено пассировать чеснок, чтобы он отдал свой вкус и аромат соусу маринара. Но мне почти некому готовить, да и потом — я ненавижу мыть посуду.

Итак, я сижу на полу гостиной — на моих голых ногах отпечатались газетные статьи, — и с грубой лаской вымешиваю две сотни фунтов глины. Звонит телефон, наверняка, это опять моя сестра. Минут десять я игнорирую звонки, вылепливая из глины овал.

Наконец,  я отвечаю.

— Ну, ЧТО ЕЩЕ?! — ору я в трубку.

— Лесли, — начинает сестра, голос ее сладок и нетороплив, как струящийся сигаретный дым. — Хочу, чтобы ты прочла одну статью о нашем факультете. Хорошо? Ее написал бывший студент, который потом вернулся в колледж, когда ему было уже далеко за двадцать. Он в ярких красках доказывает, что Нью-Йоркский Университет — лучшее, что случилось с ним в жизни, если не считать метадон.

Очевидно, сестра собирается названивать мне до тех пор, пока я не сдамся. И если бы я не сняла трубку, то она немедленно вскочила бы в самолет и прилетела ко мне, чего я не могу допустить — она тогда сразу подключит к делу отца. Так что я позволила ей дочитать статью до конца. И это было долго.

Пока сестра читала, я перешла ко второму бедру. Сложив ноги вместе, я присмотрелась к расщелине, подыскивая подходящее место, куда бы пристроить  глиняный член. Во всех этих мифах не найдешь никаких анатомических подробностей о Големе.

Смочив толстую глиняную колбаску, я стала раскатывать ее, время от времени прерывая доклад  сестры собственными «ммм» или «хмм». Еще до того, как она закончила, я водрузила член на округлые глиняные яички. Было слышно, как щелкнула «Зиппо» сестры — она прикурила новую сигарету.

— И что ты думаешь? — поинтересовалась она.

— Это, на самом деле, дало мне пищу для размышлений.

— Не смей говорить со мной в подобном тоне, я ведь помочь пытаюсь.

До меня впервые дошло, что сестра действительно пытается помочь, — конечно, на свой манер.

— Знаю. Просто дай мне… произвести переоценку ценностей.

— Ты что, какого-то парня подцепила? В этом все дело?

— Нет, — ответила я и со шлепком прилепила яйца с членом на положенное место.

— Ты мне врешь, что ли? Отвечай, Лесли. Знаю я, с этим-как-его от шоубизнеса ничего не вышло, нам и отсюда было видно, чем все закончится. Так что позволь мне дать совет: хватит разбрасываться своим будущим юриста ради какого-то неудачника с большим членом.

***

На то, чтобы закончить его, у меня ушла неделя. Я работала вечерами, в окружении свечей и китайской еды на вынос. Первым делом я создала базовую форму: он лежал на спине, рост — примерно шесть футов, стройная фигура, широкие плечи. Потом я приступила к работе посерьезнее, добавляя детали, выводя кончиками пальцев изгибы мускулов и завитки волос. Для этого я стащила справочную литературу из книжного магазина, в котором работала помощником менеджера: «Анатомия» Грея, рисунки Да Винчи, репродукции скульптур эпохи Возрождения, на которые я таращилась до рези в глазах, пытаясь скопировать лицо какого-нибудь церковного ангела. К концу недели он стал походить на откровенную порнографию.

Наконец, субботним утром я вырезала у него на лбу магическое слово Emet. Что означало «Истина». А потом я села и стала ждать, прильнув к его груди.

Первое, что я заметила, — глина начала теплеть. Сначала я решила, что это просто игра моего воображения. Но вскоре стало совершенно ясно, — я не ошиблась, что-то происходило. Легкая вибрация: сперва в пальцах ног, рук, распространяющаяся затем на все тело. Получилось.

Не знаю почему, но я не удивилась. Я сидела и наблюдала за тем, как фигура потихоньку начинает шевелиться. Спустя некоторое время после заката он сел и открыл глаза.

— Я Лесли, — сказала я ему. — Я создала тебя.

Я играла в собственную версию «любит — не любит». Так принималось большинство моих важных решений — с помощью компьютерного пасьянса. Выигрываю три раунда подряд — ответ «да».

Поскольку я не имела ни малейшего представления, что мне делать с глиняным человеком, которого только что сотворила, я провела несколько раундов компьютерного пасьянса. Выиграю три подряд, — придется с ним поговорить.

Я проиграла трижды, но, как обычно, не смогла оторваться и продолжала играть. Он поднялся на ноги и, оставляя грязные отпечатки на полу, отправился исследовать мою квартиру, выглядывая в каждое окно, касаясь всего подряд.

— Держи руки при себе, — сказала я ему. — Ты мне все запачкаешь.

Он резко обернулся на звук моего голоса. Прочистил горло — как будто в мокром полотенце встряхнули камешки.

— Лесли, — произнес он.

Я опять проиграла компьютеру и кликнула «начать новую игру».

Он опустился передо мной на колени, и мне почему-то захотелось дать ему пощечину. Собственно говоря, я и так его шлепала всю прошедшую неделю, вымешивая глину, чтобы удалить пузырьки воздуха.

— Лесли, — повторил он с легким замешательством, его странный баритон, казалось,  исходил прямо из груди.

— Там, в гардеробе есть подходящая одежда, — сказала я ему. — На случай, если ты замерз.

И он побрел в направлении моей спальни.

***

Вам следует знать три вещи: 1. В течение трех лет у меня был бойфренд Том, и от него я забеременела. 2. Я сделала аборт. 3. Том даже не забрал меня из больницы.

Наверное, я сама виновата. К тому же, я спала с его кузеном Робертом Общественным Защитником; Роберт Общественный Защитник был буквально одержим юриспруденцией, мне тоже захотелось хотя бы отчасти испытать это чувство, и секс показался мне одним из способов достижения цели. Хотя Том, я уверена, не догадывался о Роберте Общественном Защитнике, в некотором роде,  это сослужило мне хорошую службу. Да и лучшего способа сообщить Тому о беременности, чем голосовая почта, я не придумала. Ведь тогда у него был бы повод не ответить. «Как, разве ты посылала сообщение?»

Все случилось в прошлом месяце, когда я еще считалась студентом и будущим адвокатом. Вот как это выяснилось: нас было всего трое на огромный книжный магазин, и мне пришлось расставлять на полках книги, отдуваясь за нашу маленькую команду. Том «Избранных Трудов» Гертруды Штайн в твердом переплете грохнулся с переполненной книжной полки прямиком мне на ногу.

Ноготь на большом пальце сразу посинел. На следующий день палец распух и воспалился, и я, дохромав до телефона, позвонила в свою страховую компанию, чтобы вызвать ближайшего врача.

Врач прописал мне «Кефлекс», термоядерный антибиотик, от которого я заработала сыпь, нытье в животе, понос и ужасную грибковую инфекцию. Что и привело меня к гинекологу, который предложил пройти полный осмотр, чего я не делала еще с первого курса.

Вот откуда я узнала о моей беременности, и что ее срок — два с половиной месяца. И что у меня близнецы.

Было бы гораздо проще решиться на аборт на автоматизме, если бы врач не сообщил, что их двое. Я представила себе картину: они вдвоем плавают там, взявшись за руки. А в голове звенел старый рекламный лозунг: «Два по цене одного, два по цене одного». Но в любом случае, — к черту все. Я к тому времени уже решила оставить колледж, очень им нужна была мать — продавец книжного магазина, и отец — холодный, амбициозный адвокат от шоубизнеса. Или его несчастный впечатлительный кузен Общественный Защитник.

Я позвала глиняного человека обратно в гостиную. Стоило его коснуться, как он тут же обнял меня, словно только этого и ждал. Задыхаясь, не в состоянии вдохнуть, как следует, он начал вздрагивать.

— Расслабься. Отпусти меня, — сказала я глиняному человеку, и он с неохотой отстранился.

Он по-прежнему оставался голым, и его член, над которым я трудилась почти все воскресенье и половину понедельника, стоял колом, подрагивая.

— Ты что, не нашел одежду?

— Я не хотел ни к чему прикасаться. Ты сказала не делать этого, — голос его походил на рычание большой хищной кошки или на звук форсированного двигателя.

— Ничего страшного, — сказала я.

Когда я его поцеловала, опять зазвонил телефон. Его губы были горячее моих на пару градусов, однако не такие обжигающие, как я ожидала. Интересно, его организм все еще формируется, и его глиняная плоть превращается в настоящую? У него был вкус речной тины, затхлого воздуха и моих собственных пальцев. Он не дотрагивался до меня до тех пор, пока я не положила его ладони на свое тело и не поводила ими так, как мне нравится, задавая желанное направление. Он быстро учился; оторвав свои губы от моих, он сделал глоток воздуха, и его сосредоточенный взгляд затуманился от головокружительного потока новых ощущений.

Вот теперь я точно поверила в Бога. Думаю, я подтвердила его существование, сотворив это существо. Хотя я могла и ошибаться — прикосновения глиняного человека могли легко послужить подтверждением чему-нибудь еще. И все же его появление явилось наиболее сильным доказательством из тех, что я надеялась когда-нибудь узреть. Все равно, как следовать за радугой несколько кварталов и затем обнаружить там маленького зеленого человечка в остроконечных туфлях, охраняющего горшок золота на обочине шоссе.

Он застонал.

Мне показалось, что телефон затрезвонил еще громче, если это вообще было возможно. Оставив глиняного человека, я взяла трубку. Поначалу все, что я слышала на другом конце провода — потоки рыданий.

— Кто это?

Я выдержала паузу, которой мне показалось достаточно, чтобы плачущий успокоился, и затем переспросила, уже теряя терпение.

— Роберт, — выдавил тот.

— Почему ты плачешь?

Роберт Общественный Защитник — импульсивный тип. Он приходит в шок от одного вида попрошайки перед супермаркетом, он — бесконечный напористый фонтан идей в постели, готовый скорее душу из меня вытрясти, чем позволить доставить ему хотя бы малейшее удовольствие в ответ («Нет, нет, это все для тебя»). Роберт, который умолял меня порвать со своим кузеном, чтобы мы могли пожениться. И стать на пару несчастными, впечатлительными общественными защитниками. Роберт, который расплакался, когда я сказала, что он этого не дождется, и который сказал мне, что ему достаточно хотя бы надеяться. Добавив тут же, что лучше, наверное, нам никогда больше не встречаться.

Сделав пару глубоких вдохов, он пускается в объяснения, расставляя акценты, как опытный адвокат, и эмоции накаляют его голос.

— Не знаю, в курсе ли ты, но я присматриваю за домом Тома, пока он в отъезде. Мне нужно было уточнить дату его обратного рейса, и я пролистнул его записную книжку. Под датой «15-е» стоит «Лесли. Прерывание». Я могу сделать только один вывод — пятнадцатого числа ты сделала аборт. Лесли, я хочу знать: а) это правда? и б) если это правда, чем ты можешь объяснить то, что не позвонила мне? Тем более, имеется столько причин полагать, что это был наш совместный ребенок, от которого ты решила избавиться пятнадцатого.

В ожидании ответа он шмыгает носом. Мое первое желание — поправить его: не ребенок, два ребенка. Но вместо этого я говорю:

— Знаешь, я сейчас вроде как занята, можешь перезвонить мне примерно через час?

— Нет, не могу я перезвонить тебе через час. Сделала ты аборт или нет? На этот вопрос ты в состоянии ответить одним словом, и занятость здесь не причем.

— Да, — ответила я и повесила трубку.

Нетрудно догадаться, что он тут же перезвонил. Уставившись на телефон, я подумала — и почему все звонят мне только с неприятными разговорами?

— Сними трубку, — сказала я глиняному человеку, и тот выполнил приказ без единого колебания.

— Алло, — произнес он и потом надолго замолчал, выслушивая. — Я не уверен, — наконец, ответил он и протянул мне телефон. — Он хочет с тобой поговорить.

— Ну, что?! — рявкнула я в трубку.

— Я не уверен? Кто еще там у тебя? Когда я спросил, как его зовут, он ответил: «Я не уверен». Будь добра, объясни, что происходит?

Бедняга Роберт. Бедный прямодушный, честный Роберт, нарвавшийся на меня вроде того глупого цыпленка, что выбрался за ограду и провалился в выгребную яму.

— Черт, да какая теперь разница, чей это был ребенок.

— Как ты можешь такое говорить! — я расслышала, как он стукнул по чему-то кулаком. — Может, мне позвонить Тому? Наверное, позвоню ему. Мы должны прояснить ситуацию. Помоги, я ничего не понимаю.

— Если я сейчас повешу трубку, ты мне опять перезвонишь?

Роберт помолчал секунду.

— Нет, — ответил он совсем неубедительно.

Помню, как лежала рядом с Робертом после секса, уткнувшись лбом ему в спину, пытаясь вобрать в себя хоть немного его неистощимой энергии. И размышляла: вот человек, которому до всего есть дело. Наверное, поэтому его жизнь — отстойная машина, пыльный офис, лапша «Рамен» и прочее — кажется проще и более устроенной, по сравнению с моей собственной жизнью. Роберт Общественный Защитник — счастливый человек.

Я познакомилась с Робертом в тот вечер, когда Том заплатил за него залог и освободил из тюрьмы. Роберт выказал неуважение к суду: не в состоянии подобрать более яркий аргумент, он швырнул папку с делом в судью. По дороге в участок Том описал мне Роберта как «безнадежного; а еще — идеалиста».

— Хотела бы я быть идеалисткой, — помнится, сказала я тогда. — И еще — безнадежной.

— Ну, такая ты и есть, — ответил Том, и, рассмеявшись, мы поцеловались, пока горел красный.

Когда мы подкатили на стоянку у тюрьмы, его рука была в моих трусиках, но я уже знала: если Роберт Общественный Защитник окажется хоть чуточку привлекательным, я постараюсь придумать стоящий повод, увезу к себе на квартиру и стану трахать и трахать его, пока не прояснится в голове.

Глиняный человек опять опускается передо мной на колени, его руки лежат на моих бедрах в ожидании, когда я скажу, можно ли меня трогать. Ведь я создала его, и он делает все в точности так, как я скажу. Я начинаю смеяться. Я смеюсь до тех пор, пока что-то острое, пронизывающее мою грудь, вдруг не надламывается с треском, и тогда я делаю это. Я отпускаю ему такую пощечину, на какую только способна. Удар такой силы, что на щеке у него остается отпечаток моей ладони. Он вздрагивает. Стиснув пальцы в кулак, я бью его. Он резко стонет от боли, но не отворачивается. Если бы глиняный человек обладал собственной волей, он так бы и сделал, но он был создан мной, и потому обязан сидеть и терпеть меня. Я поднимаюсь, телефон падает с моих колен на пол. И потом я пинаю глиняного человека ногой.

***

Так продолжалось три дня. Я вымещала на нем свою злобу, пока не исчерпала ее до дна. Он повсюду следовал за мной. Я ела то, что нашлось в холодильнике, спала одетой, в его объятиях. Упав, телефон разбился, так что никто больше не звонил и не отчитывал меня за мои дурацкие поступки. Я сгладила и поцеловала щербинки и вмятины на глиняном человеке, нанесенные моими же руками. Потом позволила ему прикоснуться ко мне, изучить меня, понять мое тело. Через его верхний слой постепенно проступало нечто розоватое, похожее на кожу. Когда я прикасалась к нему, щеки его краснели. Он больше не оставлял грязных следов, разве что облачка глиняной пыли, разлетавшиеся сами собой. Когда я прикладывала к нему ухо, то слышала разные звуки: вздохи, тихое,  как шепот, сердцебиение. Я не делала внутренних органов, он был слеплен из цельного куска глины, однако я видела — он меняется.

Глиняный человек сидит на унитазе и наблюдает за мной в душе, за губкой, которая следует по моему телу, оставляя дорожку мыльной пены. Он протягивает  полотенце. Вытирает меня и относит в постель.

Он говорит мне:

— Можно?..

И я отвечаю:

— Ладно.

Он разводит мне ноги теплыми коричневыми руками и осторожно исследует меня.

Мы покрываемся грязью из-за моего пота и слюны и головокружительно кончаем разом. Меня переполняет запах земли, ее вкус. Я покрыта глиной снаружи и внутри. Она попадает даже мне в уши, отчего его крики и стоны звучат все глуше, пока, наконец, единственное, что я слышу — ритмичные удары пульса.

Позже, когда он уже уснул, я замечаю, что оставила отметины зубов на его плече, и вспоминаю: когда я укусила его, то ощутила металлический привкус — кровь. И тут же следом возникает мысль: он уходит от меня. Я не знаю, когда наступит конец, что именно произойдет, и за что мне придется отвечать. В старинной легенде Голем начал убивать людей. Даже если до этого и не дойдет, все равно это неправильно. Тот факт, что это случилось, что он начал оживать и все больше становится похожим на человека — это неправильно. Я влезла, куда не следует. Смывая присохшую коркой глину, я пытаюсь убедить себя остановить это.

Но я не желаю. Мне хочется остаться здесь, в своей квартире, с преданным и заботливым человеком,  который делает то, что я захочу, и который за три дня изучил меня лучше, чем кто бы то ни было за всю мою жизнь.

Наконец, проваливаясь в сон, я решаю: завтра вечером. Весь день я буду делать с ним все, что захочется, но к ночи все должно закончиться. Еще неуверенная, приняла ли я решение на самом деле, я засыпаю, и глиняный человек  прижимается грудью к моей спине.

***

С другой стороны под дверью сидит глиняный человек. Он рыдает, и это напоминает мне о Роберте три дня назад. Грязь приближается к моим ногам. Я всего лишь вышла забрать почту.

Не знаю, как он догадался. Может, он умеет читать мысли? Это подходящее объяснение, судя по тому, как молниеносно разгадывал он мои желания. А может, не стоило бросать его одного?

— Пусти, — говорю я ему и пинаю дверь ногой. Он пинает в ответ.

— Я не могу тебя впустить, — всхлипывает он. — Не могу, Лесли.

Прошло всего три дня, а я уже стою снаружи в коридоре, босиком, в своей перемазанной грязью пижаме. И почему-то это кажется мне знакомым и привычным. Неизбежным. Я опять пинаю дверь, и палец на ноге подозрительно хрустит — а может, и не палец,  но все равно больно. Если бы глиняный человек не сидел под дверью, я бы давно ее выломала — это дешевая дверь.

— Лесли, — он всхлипывает.

— Заткнись, — резко говорю я, и нытье прекращается. — О, теперь ты снова выполняешь мои приказы?

— Я не могу.

— Ты должен. Обязан.

Наверное, мне придется провести так всю ночь. Моя квартира находится в самом конце коридора, мало кто проходит мимо. Я усаживаюсь у двери и начинаю просматривать почту.

Дверь чуточку приоткрывается.

— Если я впущу тебя, — шепчет он, — ты меня убьешь.

— Откуда ты знаешь?

— Я прочел легенду.

— Послушай, — говорю я ему как можно спокойнее. — Я не собираюсь причинять тебе боль.

— А зачем ты меня тогда создала?

Для того, чтобы… чтобы… Да пошел он. Никто и никогда не пытался объяснить мне, что такое ответственность, и вообще, не готова я сейчас обсуждать насущные вопросы современности. Вместо этого я тихонько отстраняюсь от двери, а затем наваливаюсь на нее что есть силы. Я поймала его врасплох, и, стоило ему потерять равновесие, мне удается раскрыть дверь достаточно, чтобы протиснуться внутрь.

Глиняный человек в ужасном состоянии, лицо его наполовину расплылось от слез. Как ни странно, мне вдруг становится его жаль, хотя только что я была в бешенстве. Вообще-то, лицо у него довольно красивое. Я проделала удивительную работу, учитывая, что я далеко не скульптор. Создавая глиняного человека, я, сама того не ожидая, открыла в себе перфекциониста. Я снова понимаю, что не хочу убивать его. И тогда я иду к компьютеру и раскладываю пасьянс.

Он стоит передо мной на коленях и плачет втихомолку, ожидая своей участи. И я делаю это. Я беру его скользкое лицо в ладони и быстро стираю первую букву магического слова Emet. Слово «Истина» превращается в слово «Смерть». Он не падает навзничь, ничего такого драматичного. Он просто застывает.

Уборка займет уйму времени. Но у меня рука не поднимается. Я вечно ни на что не могу решиться. Или не хочу, какая разница.

— Мне будет тебя не хватать, — говорю я глиняному человеку.

 Потом мягко стираю черты его лица и, отделив голову от тела, отношу под мышкой на кухню, туда, где хранятся у меня пакеты для мусора.

8 марта 2006 года

Примечания:

 

1.  Голем — искусственный человек, созданный из грязи или глины и оживленный при помощи магических ритуалов. Слово «голем» на иврите означает «бесформенное» или «безжизненное», а также «эмбрион» — нечто незаконченное или не сформированное полностью. Латинское слово, обозначающее тот же концепт — homunculus .

Существует формула создания голема, но лучше не повторять в домашних условиях. Для оживления голема у него на лбу вырезается Имя Бога или слово «Emet», на иврите означающее «истина». Чтобы уничтожить голема, нужно стереть букву «Е», получится слово «Met», на иврите означающее «смерть». Однако в некоторых легендах голем не погибает, а обретает еще более разрушительную силу.

Говорят, в восемнадцатом веке пражский раввин Лев бен Бецалель создал голема, и тут есть несколько версий. Может, для того, чтобы он по дому помогал. Может, чтобы проверить, правда ли работает магия. А некоторые заявляют, что этот голем нужен был для того, чтобы врагов отпугнуть и прекратить погромы. Как бы то ни было — голема раввин создал, оживил, вложив ему в рот камешек с нацарпанным на нем Именем Бога, и взял к себе в дом. Каждый вечер раввин вынимал камешек изо рта послушного голема, чтобы тот до утра не проказничал. Но однажды забыл сделать это, и голем взбунтовался. Начал крушить все в доме, а затем принялся громить еврейский квартал и убивать его жителей. С большим трудом раввину удалось достать камешек изо рта разбушевавшегося голема, тем самым умертвив его. Видимо, на этот вариант легенды и ссылается Сэра Гэмбл.

2. Бат Мицва ( буквально «дочь заповеди») — девочка, достигшая возраста 12 лет и одного дня и считающаяся правомочной блюсти все заповеди, исполнение которых предписано женщине еврейской религиозной традицией. Празднование бат мицвы по аналогии с бар мицвой (для мальчиков) известно лишь с 19 века, впервые было введено во Франции и Италии и только в новейшее время широко распространилось в других странах. Формы церемонии бат мицвы разнообразны: в некоторых общинах девочки читают хафтару и молитвы в синагогальной службе, иногда празднование ограничивается лишь домом и школой.

3. «Анатомия» Грея — популярный англоязычный учебник анатомии человека, признанный классическим. Впервые учебник был издан в Великобритании под названием «Анатомия Грея: описательная и хирургическая теория» в 1858 году, через год — в США. Исследуя анатомические изменения при инфекционных заболеваниях, Грей заразился натуральной оспой от умирающего племянника и умер в возрасте 34 лет, вскоре после второго издания учебника (1860 год).

4. «Кефлекс» — сильнодействующий антибиотик на основе цефалексина.

5. Лапша «Рамен» — дешевая еда быстрого приготовления, аналог известной в России лапши «Доширак».